Шон Вайгант, TLLP, является высококвалифицированным и преданным своему делу судебным психологом и свидетелем-экспертом. Он специализируется на диагностике, экспертизе и лечении родительского отчуждения, а также на других сложных формах психологического жестокого обращения с детьми. В течение последних 6 лет он работал с доктором философии и доктором юриспруденции Демосфеном Лорандосом по делам об отчуждении родителей на всей территории Соединенных Штатов в качестве младшего специалиста по судебной психологии и свидетеля-эксперта, помогая судам принимать решения, основанные на наилучших интересах ребенка, участвовал примерно в 162 судебных делах, связанных с родительским отчуждением. Их консалтинговая фирма по судебной психологии PsychLaw предоставляет целевым родителям экспертный анализ и показания относительно отчуждения родителей.
Шон говорит о том, как трудно профессионалам, не являющимся специалистами по отчуждению родителей, избежать манипуляций со стороны отчуждателя - и как определенные методы терапии, такие как EMDR, могут принести больше вреда, чем пользы, когда возникают ложные обвинения в делах об отчуждении родителя.
Интервью было снято на Международной конференции PASG 2019 (Группа по изучению отчуждения родителей) в Филадельфии, США, в сентябре 2019 года. Видео подготовлено Ассоциацией равных родительских прав, Исландия, www.foreldrajafnretti.is.
ИНТЕРВЬЮ СУДЕБНОГО ПСИХОЛОГА ШОНА ВАЙГАНТА НА КОНФЕРЕНЦИИ PASG-2019: ОБ УЧАСТИИ СПЕЦИАЛИСТОВ В ОТЧУЖДЕНИИ РОДИТЕЛЯ
Источник https://youtu.be/eH8f6FjDrUc
Опубликовано в 2020 г.
Часто, когда семьи втянуты в серьезные конфликты, связанные с разводом, и в это вмешиваются суды, возникает командный менталитет, когда отчуждающий родитель пытается собрать себе союзников, чтобы доказать вашу враждебность. В судебной системе у вас есть соревнование между доказательствами сторон, чтобы определить, кто лучший родитель.
Таким образом, в этой борьбе отчуждающие родители, в частности, попытаются завоевать расположение всех профессиональных участников. Иногда в случае чрезвычайно серьезного конфликта к вам привлекается опекун ad litem, и он приходит в суд представлять интересы детей. И тогда, конечно, это делает отчуждающего родителя еще более склонным к желанию, цитирую, «защитить детей».
Итак, в этой динамике мы видим нечто, называемое извращенным семейным драматическим треугольником, который заключается в том, что отчуждающий родитель формирует коалицию с ребенком против целевого родителя, а затем мы пытаемся собрать профессиональных участников, чтобы принять меры по отношению к отчуждающему родителю. И это часто развивается из-за запутанных (зависимых) отношений между отчуждающим родителем и отчужденным ребенком.
Итак, как только отчуждающий родитель завоевывает расположение ребенка, делает его своим союзником, ему становится гораздо легче демонстрировать ребенка в своих целях перед опекуном ad Litem, перед терапевтом, перед… иногда, когда у вас есть расследования, связанные с обвинениями в жестоком обращении, к вам привлекаются правоохранительные органы, сотрудники CPS, сотрудники Службы защиты детей.
Итак, эти люди вовлекаются и втягиваются в то, что можно назвать повествовательным сценарием, сформулированным отчуждающим родителем в попытке контролировать ситуацию. Потому что обычно отчуждающие родители — это те, кого мы называем нарциссически уязвимыми. Они чувствуют большую угрозу, когда часть их личности была уменьшена в результате расторжения брака. Таким образом, они экстернализируют вину и проецируют ее на целевого родителя. И дети вовлекаются в это, и они оказываются посередине.
Таким образом, на ребенка оказывается огромное давление, чтобы он проявил лояльность по отношению к отчуждающему родителю. И то же самое давление, которое оказывается на ребенка, затем проецируется на профессиональных участников. Итак, в конечном итоге в извращенном семейном драматическом треугольнике у вас есть отождествление отчуждающего родителя со спасателем или защитником. И ребенок в этой истории является жертвой того, что целевой родитель каким-то образом причинил ему боль или вред посредством какого-то преувеличенного или полностью вымышленного драматического сценария.
И это те драматические сценарии, которые обычно можно увидеть в семейной психотерапии, когда кого-то делают козлом отпущения. В нормальной, здоровой треугольной ситуации, треугольнике семейного конфликта, его разрешает кто-то внутри треугольника. Если у вас есть треугольник родитель-родитель-ребенок, то перекладывание вины распространяется на всех. Кто-то сегодня берет это на себя, кто-то на следующий день. И как-то конфликты разрешаются.
Только когда вина становится жестко фиксированной, когда кто-то один всегда становится козлом отпущения, это становится проблематичным и патологическим. Поэтому в литературе это называется патологической системой. Это очень сложно идентифицировать. Отчуждение третьей стороны просто означает, что профессиональному участнику, такому как опекун ad Litem, или работник CPS, или чаще всего психотерапевт, предлагается стать союзником в истории отчуждающего родителя.
Поэтому, как только они поверят этой истории, они чаще всего становятся похожими на тех, кого мы называем спасателями. И поэтому они больше не пытаются помочь семье в целом. Они принимают сторону отчуждающего родителя против целевого родителя, основываясь в основном на ложных сценариях драмы или преувеличении событий, которые на самом деле не вредны и не опасны для ребенка.
Обычно, когда вы говорите о процессе «промывания мозгов» с целью заставить ребенка, который любит целевого родителя, возненавидеть его, вам приходится пройти через процесс очернения целевого родителя. Когда родитель превращает ребенка в оружие, это происходит из-за двух видов жестокого обращения.
Первый вид насилия мы называем развращающим эмоциональным насилием. И это процесс, в ходе которого отчуждающий родитель возьмет ребенка, который испытывает любовь и привязанность к целевому родителю, и развратит его, очерняя целевого родителя, создавая кампанию клеветы, которая измельчает и истощает привязанность ребенка, а также его любовь к целевому родителю, для того, чтобы ребенок мог почувствовать то же, что чувствует отчуждающий родитель.
У отчуждающего родителя есть система вознаграждений. Как только они получат союзника в лице ребенка, который будет ненавидеть другого родителя, как только ребенок будет успешно запрограммирован верить или, по крайней мере, соглашаться со сценариями очернения отчуждающего родителя, тогда отчуждающий родитель будет эксплуатировать ребенка. Тогда он всем может показать, что сейчас ребенок не любит целевого родителя. Итак, это обман и подмена. Имеется развращающее эмоциональное насилие, и обычно родители, развращающие своих детей, часто эксплуатируют их в подобных обстоятельствах. И тогда ребенок становится оружием. Вот почему мы используем термин «вооруженный».
И это чрезвычайно эффективно, когда ребенок соглашается с этим, усваивает это и начинает в это верить. Таким образом, с течением времени, иногда через три месяца, шесть месяцев, девять месяцев, 12 месяцев, особенно у маленьких детей, это может произойти очень быстро.
И у вас будет ребенок, который естественным образом привязан, тяготеет к целевому родителю, затем пойдет к психотерапевту, которому рассказал свою историю отчуждающий родитель, а затем ребенок подражает и повторяет то же, что и отчуждающий родитель, говорит плохое о целевом родителе. И поэтому терапевт напишет суду небольшое заключение, в котором будет сказано: «Этот ребенок не хочет иметь никаких отношений с отцом/ матерью».
И тогда ребенок будет подчиняться этому, не проявляя привязанности к целевому родителю. Что ж, EMDR-терапия — это признанная терапия для реальных случаев, когда ребенок, родитель или подросток пережил настоящую психотравму (ПТСР). И это называется «Десенсибилизация и переработка движений глазами». Это EMDR, о’кей.
Этот метод был разработан для солдат, которые видели смерть, или людей, которые были окружены смертью и настоящими ужасающими переживаниями, которых изначально называют потенциальными факторами травматического стресса, потому что не все солдаты возвращаются и проявляют посттравматическое стрессовое расстройство.
Это целый процесс: когда вы отправляете на психотерапию ребенка, который находится в процессе развода родителей с высоким уровнем конфликта, происходит процесс дифференциальной диагностики. Вы должны установить, действительно ли ребенок пережил травмирующее событие, связанное с каким-то ужасом, например, со смертью, и является ли он дисфункциональным (имеет психическое расстройство) из-за этой травмы.
И этот процесс сам по себе занимает некоторое время.
Итак, что обычно происходит с терапевтами EMDR? Их часто эксплуатируют (манипулируют ими) отчуждающие родители. Они приводят детей на психотерапию и говорят: «Мой ребенок переживает эту травму из-за всех тех плохих поступков, которые делает целевой родитель». Некомпетентный терапевт примет это за чистую монету и просто скажет: это ПТСР, посттравматическое стрессовое расстройство. И так запишет в медицинской карте, а потом начнет лечение. Так вот они даже не выясняют и не проверяют имеется ли травма, которую испытывает ребенок, вовлеченный в развод, вообще.
Испытывают ли дети эти психические расстройства из-за конфликта лояльности между отчуждающим родителем и ребенком? Или в отношениях между целевым родителями и детьми действительно происходит что-то, что является настоящим эмоциональным или физическим насилием?
Я участвовал примерно в 162 судебных делах по всей территории Соединенных Штатов. В то время, когда я сталкивался с терапией EMDR, когда терапевт становился союзником отчуждателя, они не проходили через весь этот процесс. В EMDR-терапии есть проблема: если у вас есть ребенок, который не подвергался жестокому обращению, и он не травмирован предполагаемым насилием со стороны целевого родителя или вымышленными обвинениями, выдвинутыми отчуждающим родителем, тогда часть протоколов EMDR предназначена для выявления психотравмы, которую, по словам отчуждателя, этот ребенок испытывает в доме целевого родителя.
Итак, затем они представляют травму, которую на самом деле не пережили, или преувеличивают драматические сценарии. И они вспоминают об этом. И они должны об этом подумать.
В одном из худших случаев с которым я имел дело, был 12-летний мальчик, которому (в данном случае мачеха и отец) сказали, что его мать на самом деле не хотела его рожать, когда он был маленьким и пожалела, что она сделала ему аборт. А еще в сценарии было следующее: «О, кстати, когда тебе было четыре года, твоя мать пыталась убить тебя ножом».
Итак, есть весь этот сценарий - «убью тебя ножом» - и мальчик говорит: «Я этого не помню. Со мной такого никогда не случалось». Но они отводят его к терапевту EMDR и он делает это движение пальцами вперед и назад, чтобы мальчик попытался вспомнить это: «О, твоя мама, вспомни время, когда твоя мама пыталась убить тебя ножом, просто попробуй вспомнить это». Потом они идут домой, и об этом говорят между собой: «О, ты действительно испытал это, я помню, что ты видел, как это делала твоя мама».
Исследования подобных сценариев и контролируемые эксперименты показали, что у 80, 90, 50, а иногда и от 50 до 90% участников разовьются ложные воспоминания, просто если им это внушают.
Когда у вас есть драматические ложные сценарии, такие как быть отвергнутым и потенциально убитым матерью, как в случае, о котором я говорил, этот маленький мальчик травмируется ложными воспоминаниями, а затем обнаруживает в себе то, что теперь стало частью его автобиографической истории, что «моя мама не хотела меня, она сделала эту ужасную, противную вещь. Возможно, то, что говорят мне мой отец и мачеха, действительно правда».
Вот когда у вас развивается отчужденный ребенок, и это имеет долгосрочные негативные последствия, если его не остановить. И ребенок может это сделать, потому что нормальный здоровый ребенок имеет нормальное чувство амбивалентности, которое, как можно сказать, позволило бы ему контекстуализировать реалии обоих родителей, как они есть: мои мама и папа делают и хорошие, и плохие поступки. Я люблю их обоих. Все нормально.
Отчуждающий родитель думает, что потеряет контакт с этим ребенком, который нужен ему в жизни каждый день, потому что он будет рядом. А если я почувствую угрозу, я призову как можно больше людей, которые помогут мне убедиться, что этот ребенок постоянно со мной. И тот человек, который обманул ребенка или сделал что-то ужасное, должен заставить его сломаться. Они не заслуживают участия в жизни этого ребенка, потому что он часть нашего рода.
А затем, когда это перерастает в кампанию очернения, вы выходите и заставляете людей за пределами своей семьи становиться союзниками. И это то, что мы бы назвали участием в отчуждении ребенка третьей стороной. Это когда вы заставляете третьего человека, который не участвует в конфликте, принять чью-либо сторону.
Если ребенка похищает незнакомец, есть психологический компонент, который является самой разрушительной частью похищения. Другими словами, похититель имеет исключительный контроль над тем, какие отношения может иметь ребенок. Детям больше не разрешается, в тяжелых случаях, покидать помещение, им больше не разрешается заводить друзей. Они больше не увидят своих родителей.
Итак, психологический компонент проявляется в «промывании мозгов» и программировании родителями, которые применяют тактику отчуждения. А в некоторых случаях, с которыми я имел дело, будут настоящие похищения. У меня был случай, когда мать похитила детей и увезла в другую страну. А потом отцу потребовалось два года, чтобы вернуть детей. В некоторых делах, в которых я участвовал, судья будет насмехаться и посмеиваться, когда вы упомянете, что дети были похищены в пределах одной юрисдикции, они этого не признают, потому что они думают с точки зрения того, что только серьезный случай может претендовать на, цитирую, «похищение».
Трудно разобраться в семейном конфликте и заставить судью понять, что происходит, особенно когда речь идет об участии в отчуждении третьей стороны, поскольку судья может видеть перед собой адвоката ad Litem, и у них есть личные отношения. Итак, например, отчуждающий родитель или, скажем, отчуждаемый родитель, целевой родитель, говорит, что этот опекун ad Litem не прав. Судья не знает целевого родителя так же хорошо, как он или она знает адвоката ad Litem. Итак, вы говорите, что имеется участие в отчуждении ребенка третьей стороной, и судья говорит: «Подождите секунду, я знаю этого человека. Он не станет жертвой ложных историй, он действительно знает, что происходит. Я верю ему на слово».
Это был 10-летний мальчик. И у него был 8-летний брат. И мать была очень, очень зла, что она не получила полную опеку, в итоге у них получилась совместная опека, совместная опека, примерно 50 на 50. У нее возникла идея, что ее 10-летний сын Эрик подвергся сексуальному насилию со стороны отца. И она решила подтвердить это обвинение и отвела мальчика к психотерапевту, который затем обратился к мальчику как к жертве сексуального насилия. Это дело было передано в CPS для расследования, в Службу защиты детей и в правоохранительные органы. И расследовали это два года, отец прошел две проверки на полиграфе. И CPS и правоохранительные органы заявили, что этого не произошло.
Двигайтесь дальше, преодолейте это ложное обвинение. Но судебная система в действительности не знала об этом. В протокол суда это не вошло. А терапевт продолжал относиться к этому мальчику так, как будто он подвергся сексуальному насилию.
Итак, мы имеем эффект промывания мозгов, эффект репетиции. И так в течение шести месяцев, года, 18 месяцев, двух лет, наконец, этот мальчик убежден, что его отец подвергал его сексуальному насилию, верил в это и развивал из-за этого ложные воспоминания.
Пока это происходило, психиатр, один из психиатров, который лечил мальчика, по просьбе матери давал ему прозак. Теперь вы вводите ему прозак, полагая, что его чувства к отцу обостряются, потому что теперь он думает: «Мой отец сделал со мной все эти гадости. И моя мама хочет его смерти. Были даже доказательства того, что мать угрожала убить его и ее за это арестовали, угрожала отравить его инсулином, пока он спит, убить его».
Итак, все эти сообщения об убийстве продолжались и продолжались до тех пор, пока однажды, через неделю, они не пошли на психотерапию, и терапевт не вложил идею, которую мать вложила в его голову, а терапевт вложил идею в голову 10-летнего мальчика. Мать Эрика сообщила, что его младший брат также подвергся сексуальному насилию со стороны отца. Мать расстроилась из-за этого, Эрик расстроился из-за этого.
И это был своего рода спусковой механизм, который заставил этого мальчика полностью захотеть исполнить то, чего хотела его мать, — это убить своего отца.
Итак, она оставила ему заряженное оружие, пистолет. И он вышел, застрелил своего отца, он убил его на подъездной дорожке, когда отец пришел забрать их в гости, пока младший брат был в машине. А затем он вернулся в дом и дал маме знак «ОК». А потом, когда младшего брата попросили написать о событии, страшном событии в их жизни, в школе, он написал, что его мать сказала его брату, старшему брату, убить их отца. Итак, это был крайний пример, потому что у вас есть два отчуждателя: мама и психотерапевт.
Это сводится к тренировкам.
Терапевты, психологи, специалисты в области психического здоровья, социальные работники и юристы должны быть обучены таким видам динамики, которые происходят. И частью этого обучения должно быть то, что, когда семьи вовлечены в конфликт, к семье следует относиться не как к клиенту, а как к одному из членов семьи, потому что, если ребенок страдает от каких-то эмоциональных проблем в рамках семейного конфликта, это потому что не рассматривают семью в целом. Проблемы ребенка существуют в контексте семейного конфликта. Обучение и еще раз обучение было бы очень большим подспорьем.
СТАТЬИ ПО ТЕМЕ
ЛИНДА ГОТЛИБ. ОШИБКИ ПРОФЕССИОНАЛОВ ПО ПРОБЛЕМЕ РОДИТЕЛЬСКОГО ОТЧУЖДЕНИЯ
ЛИНДА ГОТЛИБ. ИНТЕРВЬЮ ОБ ОТЧУЖДЕНИИ РОДИТЕЛЕЙ НА КОНФЕРЕНЦИИ PASG-2019
ДОКТОР РИЧАРД ВАРШАК. 10 ЗАБЛУЖДЕНИЙ ОБ ОТЧУЖДЕНИИ РОДИТЕЛЕЙ У СУДЕЙ И ТЕРАПЕВТОВ
ДОКТОР СТИВЕН МИЛЛЕР. СУЕВЕРИЯ И ЗАБЛУЖДЕНИЯ ПРИ ДИАГНОСТИКЕ И ЛЕЧЕНИИ РОДИТЕЛЬСКОГО ОТЧУЖДЕНИЯ
ДОКТОР РИЧАРД ВАРШАК. РОДИТЕЛЬСКОЕ ОТЧУЖДЕНИЕ: КОГДА ЭКСПЕРТЫ ОШИБАЮТСЯ
ЭЙВИНД МЕЛАНД И ФРОДЕ ТУЕН (НОРВЕГИЯ). ВРАЧ КАК АДВОКАТ ПАЦИЕНТА: О ПРЕДЕЛАХ ЛОЯЛЬНОСТИ
Комментариев нет:
Отправить комментарий