АДВОКАТ КЕРИ ЛИНДЕ. ВЫВОДЫ И НАБЛЮДЕНИЯ ИЗ ПРАКТИКИ

         Кэри Линде занимается адвокатской практикой в течение 39 лет.  Воспитал троих детей как отец-одиночка в связи со смертью жены..  Получил степень бакалавра в области психологии и юриспруденции в Университете Британской Колумбии.

Кэри Линде является сторонником мирного урегулирования  семейного конфликта по воспитанию детей, медиации. Но он не избегает  справедливого сражения в суде, когда переговоры терпят неудачу.  Он является членом Ассоциации судебных адвокатов Британской Колумбии и членом Американской ассоциации судебных адвокатов.

Сайт http://www.divorce-for-men.com

По материалам интервью Кери Линде https://www.youtube.com/watch?v=643wFekR7A0

и https://www.youtube.com/watch?v=fSt-5XMhjOA в переводе Сергея Мохрова.

Одна из худших, тормозящих вещей в системе - это психологи, которых призывает суд для выдачи заключений о доступе к детям. Они несут в себе самые старые знания. Они совершенно не обновляют их через своих более знающих и квалифицированных коллег. И конечно судьи.

Исследования показывают, что женщинам верят больше, чем мужчинам. И удивительно, когда женщина подтверждает, что врала, то ей не верят. Предвзятость - я не говорю хорошо это или плохо, не выношу суждений, кто знает, может быть на это есть какая-то эволюционная причина и это хорошо в долгосрочной перспективе - я сомневаюсь, но возможно. Я только указываю на факт.

Но нельзя просто опираться на женщину, только потому что она сообщает о проблемах, или кошмарах у ребенка. Потому что я видел, такое бывает - в законе сказано "интересы ребенка превыше всего". И это не лучшее решение. Можно посмотреть и сказать, в интересах ребенка то-то и то-то. Но игнорируется что хорошо для родителей, что хорошо для семьи. Но это отложим пока. Я видел судей, которые говорили, что в интересах ребенка проводить как можно больше времени с обоими родителями. И видел судей, которые говорили, что в интересах ребенка жить с мамой и видеться с папой раз в неделю. Такие фразы как "в интересах ребенка" нельзя оставлять просто так. Нужно объяснить суду чего они не могут делать. Вторая вещь, которую хорошо было бы ввести, чтобы судья был обязан объяснять почему он решил так а не иначе, и основываясь на каких свидетельствах. Потому что сейчас идешь в суд и слышишь: я заслушал все свидетельства, ребенок матери, у отца - через выходной. Следующая пара. Ну и как это оспаривать? Как работать с этим? Как объяснять клиенту почему он проиграл? Я говорю - не знаю. Если хватает смелости, можно встать и спросить: простите, ваша честь, почему вы так решили? Это не круто. Но я делал иногда. Ну они говорят, мол - время есть, можете оспорить решение - хорошо, опять же, либо мы серьезно работаем для детей либо нет.

Давайте откатимся назад. История родительства такова: в Англии до середины 19 века дети были собственностью отца, как стол барона. Разводов не существовало, мать просто исчезала. У нее не было никаких прав, потому что дети были движимым имуществом. Это поменялось, как и должно было. Потом начался 20 век и маятник качнулся в другую сторону. Дети почти стали движимым имуществом матери, а у отцов прав не стало.

Одна из самых больших проблем в стране, по-моему – это органы опеки и социальные работники. Они мгновенно появляются и забирают ребенка, если есть обвинение в физическом насилии. Но не сделают ничего, если есть абсолютно достоверное подтверждение продолжающегося эмоционального насилия. Эмоциональное насилие может продолжаться намного дольше, и иметь гораздо худшие последствия на взрослую жизнь, чем физическое. Никогда не встречал взрослого человека, который бы сказал: моя жизнь испорчена, потому что папа сломал мне руку в 6 лет. Их жизнь испорчена оттого, что родитель делал что-то годы, год за годом.

Подавляющая часть мужчин, которые входят в эту дверь, прошли через семейную терапию, не помогло, прошли через медиаторов, не помогло, прошли через совместные права, не помогло. И когда я начинаю с ними работать, через 5-10 минут выслушивания, я спрашиваю: пережила ли ваша жена в детстве физическое либо эмоциональное насилие, была брошена либо чувствует себя покинутой? И мужчины восклицают: откуда вы знаете? Я работаю с отцом, мы видим, что у матери личностное расстройство. Как пример возьмем пограничное расстройство. Пограничное расстройство чаще бывает у женщин, чем у мужчин, по какой-то причине, и примерно у 2-3% всех женщин. Но из-за того, что по своей природе оно параноидально, нерационально, непримиримо, после развода эти 2-3% попадают на верх пирамиды, остаются, когда все остальные уже смогли договориться. Так что к моменту, когда некто прошел через все это, и попал к адвокату по правам отцов, если можно меня так назвать, вероятность того, что у него жена с пограничным расстройством намного выше. И так же можно объяснить другие расстройства личности. Так что, в моей практике, почему моим клиентам приходится идти в суд – потому что они в свое время влюбились в женщин с трагическими пробелами в психике, и ситуации можно только посочувствовать. В их эмоциях есть темные пятна, которые они заполняют детьми. Дети становятся их эмоциональной поддержкой, тогда как должно быть наоборот. Один судья на самом  первом своем суде сказал такой женщине: мадам, ваши дети – ваши эмоциональные костыли. Ребенок не должен нести такой груз.

Судьи чувствуют, что нужно размазать вину на обоих. И думают, что оба виноваты в том, что находятся здесь. Наверное, такое бывает. Но не в моей работе. Если я работаю – значит противная сторона полностью отказывается договариваться. И когда мой клиент так себя ведет, я бросаю работать с ним. За последние 10 лет у меня было несколько таких. Мужчины были настолько обозлены на случившееся, что я говорил: не буду помогать вам сейчас, иначе получится еще хуже, чем есть. Позанимайтесь год с хорошим психотерапевтом. Потом вернетесь и станете намного лучшим отцом, чем сейчас. Кто-то возвращался. Я говорю – у вас знакомое лицо, а он – да, вы меня выгнали год назад.

Отцы не могут отпустить проблему. Например, они никогда-никогда не простят измену. Не знаю почему, у меня было много клиентов христианских фундаменталистов. Их вера была настолько попрана, что они не могут отпустить, и это заставляет их не идти на компромисс, даже когда следовало бы, или не понимают, что есть большой риск. Не знаю, куда вставите это в фильме, но иногда, когда клиент спрашивает каковы его шансы, я достаю свои игральные кости, и бросаю.

Если дети должны по большей части быть с одним родителем, то есть мнение, что нужно учитывать по чьей вине развалился брак. Многие отцы говорят: не понимаю, почему ей отдают детей – это же она хочет уйти, я хочу остаться. В США было интересное исследование женщин-экономистов, почему подавляющая часть истцов – т.е. тех, кто подает заявление в суд – это женщины. Там рассматривается в основном финансовый аспект. Но по общему мнению, чаще всего именно женщина уходит. Может быть, у них есть на это полное право. Может быть у них множество серьезных причин уйти давным-давно – не знаю, но происходит именно так. Самые трудные ситуации, в которые я попадаю – когда приходит мужчина, по национальности перс или из южной Азии, где был брак по договоренности, а потом пара переехала под Ванкувер. Они приходят, выглядят по-деловому, уверенно, просто говорят что им нужно, а вы должны им это дать. Я говорю: чем могу помочь? Они говорят – сделайте так, чтобы жена не ушла. Что вы имеете ввиду? Ну, она решила, что хочет уйти. А происходит вот что: женщины приезжают сюда, смотрят, ух ты, мир оказывается совсем другой, чем в той деревушке в северной Индии или Пакистане. У меня тут есть друзья, и я не обязана жить под этой диктатурой, а причина всех бед – отец мужа. Эти мужчины приходят ко мне ошарашенными. Они очень любят своих женщин, по своему. Они просто не могут поверить, что у женщин есть такая свобода – просто уйти. И им очень трудно это принять.

Когда эти мужчины, отцы – я говорю отцы, поскольку есть огромная разница между парами с детьми и без детей. Дети – это самый ценный товар в мире. И социально, и международно, и на личном уровне. Когда мир у мужчины разваливается, а особенно, если мужчина чувствует, что мать намерена препятствовать его отношениям с детьми, это вызывает огромные эмоциональные проблемы. Я всегда слежу, чтобы мои клиенты посещали врачей, потому что в депрессию можно свалиться, не заметив. Эффект оказывается огромный, они вязнут в этом, не могут отпустить. Инстинкт подталкивает к ответной ругани. Моя работа – на 80% психология, на 20 – юриспруденция.

Это не по теме, но одна из моих задач с клиентами – понять на какие кнопки нажимают их бывшие, чтобы они реагировали нужным бывшим образом. Я говорю им – идите домой, возьмите сестру или подругу, разыграйте по ролям. Пусть женщина на вас нападает, обвиняет, как делала жена, пока не будет как с гуся вода. Есть много техник научиться: мы будем родителями наших детей до смерти, эти отношения навсегда, и остановимся на этом. Остальное – кому какая разница что она думает, что она делает. Если она думает, что выигрывает битву – хорошо, меня это не касается.

Ричард Гарднер был выдающимся психиатром в Колумбийском университете, в области детской психиатрии. Его вклад в дискурс был таким: много лет назад он обнаружил, что когда отчуждение родителя принимает экстремальные формы, ребенок может выдумывать собственные ложные обвинения, и такие дети на самом деле верят в эти обвинения. И он определил и утверждал, что такие дети страдают от психического расстройства. И книга, которую он позже написал – «Синдром отчуждения родителя» - положила начало дискуссии. Он говорил, что отчуждение родителя можно наблюдать, когда ребенок выдумывает всякое, жалуется на родителя по пустякам – например, не нравится как он готовят, исключает из общения членов семьи, - есть целый список признаков.

Так что он все еще основа, а его теория - фундаментальна, я так считаю. Он был у меня в паре процессов по отчуждению родителя. У него необычный метод интервью, которого никто в Канаде не делал. В Канаде, когда психолог готовит отчет для суда, он беседует отдельно с отцом, отдельно с матерью, посещает мать с детьми, отца с детьми, выслушивает обвинения и жалобы, если дети достаточно большие, то также разговаривает с ними. У Гарднера на каждой встрече все были вместе, т.е. когда он беседовал с матерью, отец присутствовал, дети нет. Когда мать утверждала что-то, то потом он давал отцу возможность ответить, и это хорошо работало. Это проявляло, высвечивало факты, родители могли ответить на обвинения. Если мать сказала, - «мой восьмилетний сын вернулся от отца и сказал, что тот пнул его», Гарднер спрашивал мать: «Вы верите в это?», спрашивал отца: «Вы пинали его?» Отец отрицал, Гарднер спрашивал мать: «Вы верите отцу?» И наоборот. Другими словами, помогал им понять реальность того, что происходило.  У меня есть дело прямо сейчас, очень печальное. Там двенадцатилетний ребенок, после шести лет жизни через неделю у обоих родителей, вдруг начал обвинять отца перед матерью, и повторил это докторам и психиатрам, и психиатр верит ребенку. Я уверен, что у ребенка психическое заболевание, он не здоров, но никто это не рассматривает, доктора отказываются рассмотреть то, что называется «дифференциальным диагнозом».

Вот этим Гарднер занимался. В нем было очень много юмора, один самых юморных людей, каких встречал. Он знал свою область, был уверен в себе. Одна из вещей, которым я научился у него – когда ребенок говорит отцу нечто вроде «мама говорит, что ты плохой» или что-то подобное, многие психологи – и хуже всего, адвокаты – говорят: не трогайте эту тему, не спорьте, дайте матери время, она придет в себя – это огромная ошибка. В такие моменты нужно вступиться за себя и оспорить немедленно. Вот таков мой ответ.

PAS – синдром отчуждения родителя – не попал в список заболеваний DSM-V. Но в DSM-V есть другие моменты, некоторые из которых отражают поведение при PAS. PAS не был признан так, как следовало бы, а до следующего DSM еще лет 10, пока я не слышу о продолжении. Думаю, хорошие специалисты, которые работают по теме отчуждения родителя, нашли способы убеждать судей как правильно работать с такими случаями. Не так важно как называть нечто, если вы можете доказать судье, что поведение ребенка не поддается никакому другому объяснению. Если можете доказать судье, что ребенок демонстрирует все симптомы, о которых писал Гарднер, неважно, как это называть.

Однако – мой опыт, и опыт других семейных адвокатов с многолетней практикой, говорит, что самые трудные дела бывают с женщинами, с женщинами с трагическими обстоятельствами, большинство которых – это поразительно – большинство из которых имело несчастный опыт в детстве. Либо был сексуальный абьюз, физический абьюз, оставление, или чувство брошенности, и у них есть личностные расстройства, которые они не признают, с которыми не работали. Я бы сказал, 70-80% всех моих дел, где отцы пытаются установить свидания с детьми – там матери такие вот трагические личности, которым дети нужны, чтобы удовлетворять собственные эмоциональные нужды. Я это так формулирую: у этих женщин прорехи в психике, они не работали над своей детской травмой. И они зависят от ребенка, т.к. он дает им эмоциональное облегчение. Я называю это «эмоциональный инцест». Должно быть наоборот: это родитель должен давать эмоциональную поддержку ребенку. Такие личности всегда пойдут в суд, неважно какое законодательство.

Если есть рациональность между отцом и матерью, мужем и женой, если они рациональные люди, они придут к соглашению и суд не потребуется. Но что происходит, если есть нерациональный родитель с личностным расстройством, из которых большинство по статистике и из опыта – это женщины, не мужчины? В результате отцу чинят препятствия, не дают достучаться до суда, что у второго родителя проблемы, и что остальные проблемы из-за этого. Судья – и это и хорошо и плохо – судья исходит из позиции, что оба человека перед ним хорошие родители и рациональные люди, и это одна из самых больших ошибок, которые делает судья. В моей практике и практике коллег, кто работает с крайне конфликтными случаями, один из родителей – иногда и оба, но обычно один – имеет личностное расстройство, психическое заболевание. И нужно назвать лопату лопатой. Я часто говорю судье, при своем друге адвокате с другой стороны: у одного из нас плохой родитель. Либо моего клиента, отца нельзя подпускать к детям, либо мать, так что давайте назовем лопату лопатой. Судья плохо на это реагирует: не надо так говорить, это сутяжничество, давайте найдем решение, будем дружественны, не будем никого обвинять. Если бы это было так, эти люди не стояли бы перед судьей. Это проблема.

И, как бы странно это ни звучало, я советую мужчине сочувствовать и симпатизировать матери ребенка, даже если она совершенно не в себе. Потому что если она не настолько не в себе, что тебе отдадут ребенка (а она будет видеть его через выходные; этого очень сложно добиться), то ребенку нужна мать. Если мать не настолько не в себе, что это плохо для ребенка, она останется в его жизни. С этим нужно примириться.

Я считаю, что женщины гораздо лучше знают на какие кнопки нажимать в мужчине, чтобы получить реакцию, чем мужчины в женщинах. Женщины намного сильнее в том, что я называю эмоциональным абьюзом, нападением. Если бывшая жена обзывала вас, говорила такое, что выводило из себя, например: «ты такой же, как твой отец, который бил твою мать, такое же ничтожество», если такое было постоянно, нужно найти женщину, которая будет говорить вам те же вещи – можно актрису – чтобы она нападала на вас, вербально атаковала так же, как бывшая жена, пока вы не сможете просто игнорировать это. Так что в следующий раз, когда это вспомнится, реакция будет другой. Потому что наши чувства и наша реакция – это то, что определяем мы. В самом утверждении ничего не содержится, как и в памяти. Все дело в нашей реакции.